Эпоха Мертворожденных - Страница 62

– Как думаешь, Деркулов, к нам сунуться?

Я непроизвольно глянул вглубь автомобиля Поскребы. Меня встретили четыре пары настороженных глаз.

– Нет. Точно – не полезут. Они уже видели шесть автоматов, сколько есть еще – пусть думают. Охрана в бронежилетах – явно не вохра. Начальник – волкодав. Плюс – пообещал за яйца подвесить, если – чего. Не рискнут… Они же стервятники, а не солдаты. Было бы по-настоящему опасно – вернулись в Краснодон.

– И Валера – до сих спор спит… – вдруг добавил Ваня.

– Правильно. Если стрёмно по-настоящему – не отбивался бы.

– Может он просто проспаться хочет?

– Да, не думаю, Валентиныч. Он же не с прикола насвинячился. Да и знаю я таких пацанов, как Дёма. Можешь расслабиться.

– Давно знакомы?

– С тех пор, как он у Стаса появился…

Накатывала ночь. Демьяненко встал, прошелся по округе, осмотрел посты, залез задницей на отбойник джипа и, положив "калаш" на колени, уставился в темноту. Бурля недовольно улегся внизу. Ну, понятно! Такая классная подушка убежала, а, главное, трава ни хрена сопли не впитывает, то ли дело – мотня друга!

Рыба закончилась. Ваня пошел к своим. Мы с Поскребой развалились на травке, потягивали пивко и курили обо всем – сразу…

– Слушай, Кирилл, давно тебя хотел спросить… Почему ты до сих пор – не член Военсовета?

– Не хочу…

– В смысле – мараться?

– Да нет… не в этом дело. Тяжело объяснить. Не хочу отвечать… – я описал рукой круг… – За все это.

– Думаешь, спросят?

– Нет. Перед самим собой. И так – достаточно. С головой…

– Ты о чем?

– Вадик, ты помнишь слоган: "Они ответят…"?

– Хух! Еще бы!

– Мой…

– Ну и что?

– Проблема, дорогой, в том, что подобная хрень работает в обе стороны. Если выпускаешь инстинкты толпы на свободу, даешь сигнал: "фас", то – пиши, пропало. Эти твари… – я кивнул головой в сторону невидимого Урало-Кавказа… – Мозги напрягать не будут: "кого – можно"… Можно? Понеслась!!!

– Я, Кирилл, потомственный маркшейдер, в вашей кабалистике не разбираюсь.

– Да что там разбираться, Валентиныч. "Ответят – все"… Мы – сытые, холеные, с красивыми бабами, собаками, на богатых машинах – валим подальше от войны, которую сами же и затеяли. Они – нищие, убогие, дети хронических нариков и внуки наследственных алкоголиков, отсидевшие пол жизни по тюрьмам и кроме грязи и мерзости ничего вокруг себя никогда не видевшие – остаются здесь, бросаемые уезжающими на произвол. А тут со всех сторон – "они ответят"… Понимаешь?

– Мда…

– В каждой хорошей машине – десятки тысяч совсем не деревянных рубликов… Золотишко, камешки и прочая ликвидная хрень. Невинная компенсация за моральный ущерб, так сказать… – Поскреба призадумался. Это тебе, мужик, не шахты вновь запускать, под медный туш и шахтерские слезы. На благо потрудиться, хоть до кровавого пота – многие готовы. Ты правды ради – в "гамно" нырни, попробуй! – Вот теперь скажи, Вадя – я, лично, отвечаю за все это или нет?

– Не знаю. Думаю, что нет. Хочется так думать.

– Теперь поставь меня рядом со Скудельниковым и остальным комплексом вопросов Республики и еще раз задай, уже сам себе, вопрос про Военный Совет…

Я вытянулся под бездонным небом. Вызвездило. По середине небосвода тянулась густая, словно надутая аэрографом, полоса Млечного Пути. Хоть какой-то отблеск незыблемости для замерших во мраке неопределенности узников очереди.

– Странный ты, Кирилл… Так много можешь и ничего не хочешь.

– Ты – про что?

– Ну, статьи твои… Помню, на последних выборах – с каждым номером газеты весь отдел бегал, обсыкался. Пишешь здорово, но в газетенках. Почему?

– Я ведь даже не журналист, по большому счету, а пиарщик, как это модно стало говорить. То есть – технолог. Писать по взрослому – другое.

– Ну да… В литературе имя еще надо сделать.

– Тут даже не в известности вопрос… Раскручивать – моя специальность. Прославиться – элементарно! Что мне – со своим жизненным опытом, языком и знанием технологий – стоит, к примеру, тиснуть небольшую повесть об искренней и чистой любви двух солдат-гомосексуалистов в условиях совка, дедовщины, афганских реалий и тотальной гомофобии?… – Поскребя аж крякнул от неожиданности… – Всё! Вознесли бы враз на голубой Олимп и, как гуру, поклонялись бы всем пед-сообществом. Накалякать, чтобы поговорили и забыли – кому это надо? – я, хрустнув суставами, потянулся… – Есть желание оставить после себя, что-то более важное, чем три смазанных пальца на стене общественного туалета. Понимаешь, Валентиныч?!

– Так и я – про это, а ты сиднем сидишь.

– Не все так просто, Вадик… Писатели – пророки современности. Политики и рекламисты – шаманы. Артисты – кликуши и юродивые. Ты мне – в какое кодло определиться предлагаешь? – мой угольщик неопределенно пожал плечами… – Писать, Вадя, надо так, чтобы читатель, беря в руку любую чужую книгу… любую – заметь! Сразу вспоминал о тебе. Чтобы ему – все остальное, кроме тебя – казалось пресным, выхолощенным и безвкусным. Надо не просто писать, а рубить текст так, чтоб с самого ошметки летели. Чтоб с твоей открытой страницы мощью – пёрло! Чтобы – сносило, твоим потоком! Быть яростным, пронзительным и смачным, как кусок сырого кровоточащего мяса по сравнению с распаренной без соли и перца белой рисовой крупой. Понимаешь?

– Конечно… Точно, как ты говоришь! Себя – послушай…

– Это еще не все… Все пишущие, грубо говоря, делятся на две когорты: мыслители и живописцы. Я – художник, иллюстратор, но не мыслитель. Мне нечего оставить в истории.