Эпоха Мертворожденных - Страница 81

Кузнецов – ну, как же без этого?! – задерживается…

– Тормозишь, твердолобый!

– Да здесь я, здесь!

– Не мог лишний раз не приложиться, козлячья харя?! – мы подскакиваем и больно бьемся задницами о летящую по бездорожью броню… – Сказал же по-русски: "три выстрела – отход". Антоша, ёбтать, что не понятно?!

– Так, на кураже, командир! Врезал еще пару. Пока – придымили…

От разворачивающегося противника нас пока скрывают края низины, куда БТР ныряет после первого же залпа "Корнета". Продумано заранее. Если бы не подходящий рельеф, то я бы вообще – не ввязывался. Наверху, в поселке, буйствует огненная вакханалия. При всем урагане свинцово-огненного шторма – студеного воя мин не слышно. Неужто, действительно, угомонили оба миномета? Как приплыл первый, Денискин, я сам – видел. Значит, и Антоша, не подрочить – задержался.

Снесут Новобулаховку, как пить дать – в пыль сотрут. Я ночью говорил людям: "идите налегке, потом вернетесь"… Обманул. Некуда им теперь возвращаться. Да и незачем. Тоже мне – место для жизни… Срала-мазала-лепила! Ни природы, ни работы, ни жилья – уёбок эпохи индустриализации.

Проскочили до полуразрушенного мосточка. В восьмистах метрах за рекой – лес. Взрослый. Уже не тот подлесок, что перед поселком. Дорога дугой уходит за второй выступ чащи в километре вперед и левее. Тут еще перебраться надо. Сухая Ольховатая только летом "сухая" да и берега – противотанковым рвом изгорбились. По степи брод искать – долго: нагонят – вякнуть не успеем. Времянкой, через разбитую переправу переброшены две двутавровые балки.

– Ярусов, что пялишься – пошел!

Гусланчик тронулся хорошо да руля удержать – не смог. Машина накренившись и протяжно, словно мелом по стеклу, завизжав рамой о разъезжающиеся под колесами балки, с грузным хрустом рухнула в воду. Водила, успев открыть дверь, неуклюже ломая лед и по девичьи жмурясь, грохнулся в воду.

– Пиздец "шестьдесят шестому"… – сухо подытожил Антоша.

– Вашу мать… – ну, что еще сказать моим абортам? – Вы, блядь, сдохнуть тут всей группой решили. Жихарь! Народ – на тот берег! Пошел-пошел-пошел!!! Передерий! Готовь радиоуправляемую засаду – десять минут тебе на всё. Край! Прокоп, давай по ГАЗоновым костям… Ты, мудак! Вылез, на хер, с речки, сука! Да не сюда, баран! На тот берег…

За полчаса снежной лежки – ничего не изменилось. Камрады трясут безлюдную Новобулаховку. Нет-нет да и доносится до нас канонада – расстреливают подозрительные участки.

Ярусов бегом, чтоб не замерзнуть, умчался в Успенку. Если СОРовцы сунутся по нашим следам, а эти – могут! то по дороге первыми, под раздачу, попадут усыпанные палатками беженцев дачи. По связи предупредили конечно, но и гонец не помешает. Тем паче, он мне здесь, насквозь мокрый, даром не нужен.

Остальные бойцы сидят в восьмистах метрах позади нас на лесистом холме через впалый луг. Машина в овражке за ними. Здесь только засада: Денатуратыч, с управляющим радиоустройством и Бугаевой тенью с неподъемным ранцем, расчет Дениса, с одним единственным пузатеньким патрончиком в "Корнете", три "Кончара" группы снайперов Кузнецова, мы, на пару с первым взводным да – за компанию, на всякий случай, прихвативший "Таволгу", Гирман.

Зимних маскхалатов в бэтэре оказалось только пять штук – снайперам и Дену с расчетом. Мы как-нибудь перетопчемся. Потерпим, пока. Кранты Стовбуру, точно! Шесть недостающих, мурло, опять на что-то променял. Дай Бог, вернуться – отдам на растерзание Жихарю. Ох, схлопочешь ты, Женя, по толстой, наглой и бордовой пачке – без всяких любовных прелюдий!

Не уж-то пронесло? Похоже на то… А Воропаев – скотина! Что не мог, урюк одноглазый, предупредить, что фашики бронекавалеристскую роту за пилотом выслали. Да еще и цвет СОРовского спецназа! И что ты ему скажешь?! Максимум – проставится… и сам все и выжрет, лосяра! Ладно, на его месте, тоже – умолчал бы, из вежливости.

Интересно, что за два разрыва, раздавшиеся до боя? Вроде спаренных хлопков небыло…

– Передерий! Слышь, Дед… Ты, случаем, не понял: там подрыв был, вначале, или то они твои мины, что тетеревов – грохнули.

– Да, я-то, Кирилл Аркадьич, откуда ж знаю! Ты ж сам все слышал…

– С меня тот еще – слушатель! Бананы б только – с ушей повытаскивать…

Моя глухота уже никого не удивляет. Да и вреда от нее особого – тоже нет.

– Расскажи, как тебя глушануло, командир? – неожиданно разворачивает ко мне свою тяжелую двустволку Жихарь

– Все началось с того, брат, что меня в детстве конкретно изуродовали писатели романтики…

– Это – как?

– Как-как… На всю жизнь, Юра… Навсегда!

***

Декабрь 1982 года. Огромный пыльный плац Термезского полигона. Стоит учебная дивизия – курсы молодого бойца перед отправкой в крайне Демократическую и, ясный пень, Республику – никак не меньше, Афганистан. Бескрайние коробки шинелей и пилоток на обожженных солнцем до ржаных корок оттопыренных курсантских ушах.

Два первых месяца после призыва, благополучно канули в небытие. Позади – немало: первые безответные пиздюлины от, познавших законы выживания, старших товарищей с широкими лычками и, по умолчанию, имеющих право на всё, узкоглазых земляков с бескрайних югов Союза; дизентерийные, ошпаривающие жопу, зелено-желтые среднеазиатские поносы на бесконечной, перекрытой бревнами и досками, траншее полевого туалета; падение внезапно побелевшим, вытянутом в напавшей вдруг зевоте ебалом – в песок, от тепловых и солнечных ударов; легкие пробежки во всё еще стирающей ноги до мяса кирзе на смешные, для новобранцев, дистанции в каких-то сраных шесть километров по утреннему холодку – всего плюс тридцать, о чем тут разговаривать; и, наконец-то, вершина познания этого всеохватывающего явления под священным и многогранным термином "армия": четыре кусочка, просвечивающего на свет, хлеба в сутки, как питательный базис под полкотелка юшки с тремя гнилыми обрывками капусты, двумя позвонками с хвостом от консервированной в томате кильки и несколькими, с трудом дрожащими на чуть теплой поверхности, полупрозрачными пятнами, якобы, жира.