Эпоха Мертворожденных - Страница 78

Стоящие рядом сыновья, поправляя и дополняя друг-друга, рассказывали, как в бомбежку погибла семья их сестры, как сломался отец, как сельчане хоронили убитых: всех вместе – закатывая в покрывала, скатерти и пододеяльники, в одном из снесенных взрывом погребов…

Я – не слушал. Надо было очень быстро соображать. Еще пару минут неопределенности и кто-то, не выдержав напряга, влупит по нам картечью. Потом рубку – не остановить. Оно мне надо – из-за одного пленного?!

– Слушайте все! Мы – согласны. Лётчик – ваш!!! Нам только, прямо сейчас – у вас на глазах – быстро его допросить… – темная масса беззвучно выдохнула часть не прощающей злобы; похоже, мы в безопасности. – Далее! Через полчаса сюда придет бронетехника мазепанцев. Уходите! Ничего не берите! Налегке… Потом – вернетесь. Мы останемся – прикроем. Время – пошло!!!

На окраине рычал Прокопын БТР. Подтянулись остальные пацаны. Дэн, по моему кивку, опять вызвал Воропаева.

Доложу, что есть. Извините, товарищи! Так уж вышло. Мы – старались…

Кто и как собирался уходить из поселка – неясно. Кажется – никто и никак. Народ, застывшей тяжкой глыбой, замер плотным кольцом. Никто не торопился бежать – ждали иного.

– Серёга! Где его вещи?

Пацаненок кликнул брата:

– Дмытро?!

– А?… Та не було у него ничо. Тряпкы – ось… – он указал в сторону, где уже рылся Лёха. Мой "Королевский Мышонок" поднял глаза и отрицательно помотал головой.

– Оружие?

Юноша молча распахнул куртку. За поясом штанов темным пятном выглядывала рукоять компактного "Глока". Краем заметил, как Жихарь хищно блеснул мгновенно озаботившимся взглядом. Занялись пилотом.

– Алё, военный? Слышишь меня?!

Стоявший невдалеке Кузнецов с ходу съязвил:

– Командир, попроси – пусть "Марш Сифилитиков" исполнит – давно не слышали.

Что-то главного снайпёра разволокло… Никак поджилки трусятся – заранее? Понимаю, самому муторно…

Обреченный затравлено шарил глазами по двум, увешанным оружием, фигурам боевиков. Мы, по всему, неожиданно оказались меж полными клубящегося ужаса пустыми глазами и полыхающим морозными волнами предвкушаемого кошмара, раскидистым костром. Наконец, после очередного толчка в плечо до него дошло…

– Не розумем… – он, поэтапно включаясь, окатил меня осмысленным взглядом: – Пшэпрашам! – нашел время для вежливости, неудобно ему!

– Блядь… Кто польский знает? – понятно, мог бы и не спрашивать… – Имя? Как тебя зовут! Як тоби зваты?

– Бздышек Всесраньский! – вновь раздается сбоку.

– Антоша, рот свой драный – закрой! Понял?! Бегом, вместе с отделением, на своё место! И – за секторами присматривать, а не дрочить! – поодаль, еще трое моих бойцов, подсвечивая себе фонариками, читали какие-то, развешанные на старой вывеске поселкового магазина, бумажки.

– Жихарь! Поди, объясни щеглам, что познанье – умножает скорбь…

Пленный заглядывал мне в глаза. Видимо, предельно обострившимся на пороге неминуемой смерти сознанием он понимал, что я – его единственная соломинка. По его лицу, ветерком, пробежала незримая волна и он, чуть подтянувшись, спросил:

– Speak in English?

Я беспомощно взглянул на вновь повернувшегося к нам взводного. А – вдруг? Тот – скривился:

– Ни дую, вообще, ни разу… – и кинул в сторону бэтэра… – Денис! Иди сюда! Наш говорун по-английски ботает!

Дэн – не успел…

Стоявшие позади приговоренного две крепкие фигуры внезапно загибают его носом вниз и тащат вбок. Навстречу им, из темноты, выныривает еще три, сливающихся с толпой, тени. Последние несут старую кроватную сетку. Меня аж мурашками продрало по шкуре. Поляка, подняв, иксом растягивают в воздухе и мокрой половой тряпкой шлепают животом на ржавый панцирь. Летчик заторможено молчит и даже не дергается. Кукла… В секунды, запястья и щиколотки примотаны пучками алюминиевой проволоки к раме, а под лицо влезает, мгновенно захрустевшая ломким льдом, по-деревенски огромная, мокрая подушка. Одна из фигур, невесть откуда взявшимися граблями, быстро вытягивает пышущую адским жаром кучу – вдоль. Ни мгновения не раздумывая и ничего не говоря, немного провисающий помост поднимается и, ровно по середине вытянутого вала углей, опускается вниз.

Тело изгибается дугой и на мои уши обрушивается, вдавливающий барабанные перепонки в глубину черепа, истошный визг. Секунду погодя вверх взмывают серо-синие тошнотворные струи горелого человеческого мяса.

Толпа, качнувшись вперед, заворожено замирает. По всей длине импровизированного мангала, заходясь в каком-то кошачьем вое, корчится их собственный страх, боль и горе всей этой войны. Совершенно незаметно человеческая масса сливается в единый организм и разом поглощает, хоронит в себе всех нас. Мы становимся одним, единым целым. Уже нет никого – ни самой группы прикрытия, ни мрачного Юрки с куражливым Антошей, ни суетного Денатуратыча с задумчивым Гирманом. И командира их – тоже больше нет. Мы теперь – монолит. И имя ему – Зло. Абсолютное и бесчеловечное, лишенное даже призрачного намека на жалость и милосердие. Под ногами, внизу, на освященном кровью алтаре войны – бьется очередная жертва нового заклания. И мы, растопырив зрачки и ноздри, жадно вдыхаем, заворожено впитываем в себя фимиам нового всесожжения. Не надо больше ничего доказывать, спорить и говорить – никто ни в чем не виноват: это мы, люди – всем миром, а не отдельными народами, нациями или государствами – творим весь этот кошмар. Это мы, а не рисованные нетопыри с рожками и копытами – носители абсолютного зла. Это мы – творцы вселенского ужаса, а не низвергнутый на заре веков Князь. И мы в ответе за все сотворенное. И, впоследствии, выгребаем: каждый – по делам своим.